В бальной зале, залитой мерцанием сотен свечей, где кружились пары в вальсе, а шёпот шёлковых платьев сливался со звуками полонеза, стоял стол, достойный самого императора. На нём, среди хрустальных бокалов и позолоченных сервизов, возвышался Величественный съедобный букет — словно произведение искусства, созданное для истинных ценителей роскоши.
Благородные колбасы, закрученные в изящные розы, напоминали атласные ленты на корсажах дам. Золотистые фисташки, рассыпанные между ними, сверкали, как драгоценные камни в свете люстр. Хрустящие крекеры, уложенные с изысканной небрежностью, словно страницы старинного романа, ждали, чтобы их раскрыли. Три копчёных сыра — один с дымной глубиной, другой с бархатной нежностью, третий с пикантной дерзостью — будто три кавалера, готовые очаровать любую дегустаторшу.
А между ними — рубиновые черри, сочные и яркие, как румянец прекрасной девушки в её первый бал. И завершал эту композицию розмарин, чей пряный аромат витал в воздухе, напоминая о летних садах и придворных тайнах.
Гости в расшитых камзолах и бальных платьях с любопытством склонялись над этим съедобным шедевром. Даже старый князь, обычно равнодушный к новомодным изыскам, не удержался и, отломив кусочек сыра, пробормотал: «Достойно Петербурга!» А юные барышни, пряча улыбки за веерами, шептались, что такой букет — лучший подарок для того, кто умеет ценить искусство гастрономии и роскошь истинного праздника.
И пока звучала музыка, а свечи таяли в подсвечниках, этот королевский бал вкусов превращался не просто в ужин, а в пиршество для души и нёба — где каждый кусочек был маленьким вальсом, а каждый глоток — поцелуем летней ночи.
